На кухне, которая находилась рядом с залом, уже звенели тарелки, оттуда доносился запах подгоревшей каши и пряный аромат мяса, поджаренного с кореньями. Обслуга — рабы обоего пола — начали обносить участников брифинга тарелками с едой, переставляя дымящиеся блюда с подносов на столы.
За наш стол пересел коммунист из Британии.
— Вопрос, конечно, интересный, — поглаживая рукой лысину, сказал он. — Либерализм всегда производит впечатление на обывателя, если он хорошо инсценирован.
— Но страх производит на обывателя еще большее впечатление, — сказал кто-то за соседним столом и засмеялся.
— Эти крысы церковные, эти вонючки в сутанах, — зло блестя глазами, сказал Марк, — да они просто-напросто ханжи и лицемеры. Вы, наверное, сами прибыли из таких дерьмовых мест, где свободы никто и не нюхал. Неужели вы можете им доверять? Они на нашу помощь, видите ли, рассчитывают. Пусть сами из дерьма вылезают, а я лично добавлю им головной боли. Ну а ты что скажешь, Шерри?
— Это просто замечательно, что Лондон уже не принадлежит им. Здесь пятьдесят человек из параллельных миров. Большинство из них наверняка думает так же, как и мы с тобой. Нужно поговорить со всеми…
— Нет, Шерри, — не согласился он со мной, — Не годится. У меня есть план.
Он пододвинулся ко мне ближе и заговорил шепотом. Лысый коммунист вытянул шею, чтобы услышать наш разговор. Марк поймал двумя пальцами его нос и сдавил так, что у того на глазах выступили слезы.
— Ну куда ты лезешь, стукачок? Слушай, лысый, ты свой нос девкам под юбки засовывай, а в серьезное дело не встревай — прищемят нос.
Вырвавшись из железной руки Марка, коммунист отсел от нас подальше. Марк продолжал мне нашептывать на ухо:
— У меня по этой части большой опыт. У себя на родине я был инструктором в одной из военных школ, а по совместительству преподавал историю. В одном я уверен, Церковь всегда имела дело только с рабами, она всегда ограничивает свободу. Вдвоем мы сумеем отсюда вырваться. А если придется из кого-нибудь вышибить дух, то тут нет ничего страшного.
— Что ты собираешься делать?
Я уже начинал жалеть, что связался с ним. У меня появилось предчувствие, что он может втянуть меня в какое-нибудь грязное дело.
— Нужно попытаться достать оружие. Тебе ведь приходилось воевать, Шерри. Ты не новичок в этих делах.
— Я участвовал в Пятой мировой войне. Сражался на Земле и на Венере.
— Ох уж эти мировые войны. Чего в них хорошего? У нас только локальные конфликты, но горячих точек — уйма. Навоеваться можно от души. Если ремеслом этим владеешь хорошо — без куска хлеба не останешься. Нужно пробраться на кухню. На кухнях всегда есть что-нибудь режущее или колющее. Ну что, идем?
Не дожидаясь моего ответа, он выскользнул из-за стола и направился в сторону кухни. Что мне оставалось делать? Я двинулся за ним.
Кухня плавала в пару, который помешал нам вовремя увидеть надзирателя с кнутом, вынырнувшего откуда-то сбоку. Это был типичный прихлебатель, жирный кот эдинбургской породы. Он был тут главным начальником над сковородками, кастрюлями и примерно тридцатью рабами. У него был еще один помощник, который находился в это время за плитой. Начальник громко позвал его, и тот ответил.
— Оставь этого парня мне, — шепнул я Марку. — Займись вторым.
— Что вам угодно, джентльмены? — спросил надзиратель, с подозрением глядя на нас.
Я взял со стола металлический поднос, повернулся к нему боком, словно собираясь уходить, и вдруг резко метнул поднос, когда-то я был чемпионом курса по метанию диска. Тяжелый снаряд врезался острым ребром надзирателю в переносицу — он упал как подкошенный. Я увидел, что на спине у него пришит желтый квадрат.
Около стены стояло несколько швабр. Схватив одну из них, я подбежал к дверям, соединявшим кухню с залом, — они были двустворчатые и открывались наружу. Я просунул швабру в медные петлеобразные ручки. Потом для надежности придвинул еще и деревянный стол. То же самое я проделал с дверями, через которые можно было попасть во двор. На какое-то время это задержит наших врагов. Пока я бегал со швабрами и толкал столы, Марк успел расправиться с помощником надзирателя. Кухня была наша!
Оставив работу, рабы сбились в одну большую кучу и с ужасом смотрели на нас с Марком. Вооружившись огромным мясницким ножом, я вскочил на скамейку и закричал:
— Граждане! Вы можете обрести свободу! Вы можете стать свободными с этой самой минуты. Это ваше законное право. Человек рождается для жизни и свободы. Но за свои права нужно драться. Лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Пробил ваш час! Вооружайтесь! Вместе выступим против угнетателей. Наш героический пример вдохновит всех угнетенных. Да здравствует свобода!
У Марка от удивления глаза стали совсем круглыми. Он, вероятно, решил, что я свихнулся. Рабы, скорее всего, думали обо мне то же самое. Как только они услышали, что в двери стучат, они кинулись к выходу, оттолкнули стол и попытались выдернуть швабру, но задние наваливались на передних, и они только мешали друг другу.
Спрыгнув со скамейки, я врезался в гущу рабов — они были мягкие и податливые. Одного за другим я стал отшвыривать их от дверей.
— Трусы! — орал я на них. — Мы пытаемся вам помочь. Мы это делаем для вас. Они же вас убьют, идиоты! Вы этого хотите? Отойдите от дверей!
Марк схватил меня за руку и оттащил в сторону.
Шерри, ради всего святого, ты сумасшедший! Это же быдло! Дерьмо! Родились несвободными и сдохнут на коленях. Им не нужна свобода. К кому ты взываешь?! Оставь их в покое. Пусть их всех тут изрубят на котлеты. Собакам — собачья смерть… Нам нужно уносить ноги…