— Что это вы мне показали? Откуда это у вас?
— Вы умный человек, мистер Мичер. Я не располагаю достаточным временем, чтобы пуститься в пространные объяснения. Существуют другие миры. Один из них вы только что видели. Я прибыл из него. Да, они существуют, мистер Мичер. Загадочные миры, в которые вы не верите. Я возвращаюсь обратно. Хотите прямо сейчас отправиться вместе со мной?
Я старался не показать своей растерянности. Я верил ему и не верил.
Он между тем продолжал:
— Вам, наверное, известно, мистер Мичер, хотя вы человек не романтического, а практического склада ума, как важно услышать своевременно некий зов, не зазеваться, не проглядеть свою судьбу. Есть люди, которые долгие годы ждут тот единственный поворотный момент, когда в одну минуту меняется вся их жизнь. Мне кажется, вы именно такой человек, мистер Мичер. Вы слышите зов судьбы? Миг настал — и он больше не повторится. Жил такой писатель в прошлом веке, Жан Поль Сартр. В одной из его пьес один герой спрашивает у другого: «Вы хотите сказать, что иногда всю жизнь человека можно оценить по одному-единственному решительному поступку?» «Почему бы и нет?» — был ответ. Итак, я вас спрашиваю, мистер Мичер, вы идете со мной? Готовы вы к поступку?
— А зачем мне это?
— Спросите об этом себя самого — свой внутренний голос.
Я непроизвольно качнул головой, снимая напряжение, стянувшее мышцы шеи. Он принял этот жест, за согласие, хотя внутри меня, похоже, в самом деле родилось согласие.
— Так вы решились? Браво! — воскликнул он.
Я позволил ему подвести себя к прибору, внешне напоминавшему «черный ящик», какой присутствует в кабине любого самолета. Повторяю, сходство было чисто внешнее, как и с дисплеем, за который я принял эту штуковину вначале. Функции его были намного сложнее — это был космический телетранслятор и телетранспортатор одновременно. Сам Растел называл это устройство «небесными вратами» и утверждал, что с его помощью можно совершать переходы в другие миры.
— Вселенная многомерна, мистер Мичер, и вы сами в этом скоро убедитесь. В конце концов мы с вами опять окажемся в привычном трехмерном мире, но при переходе мы выйдем за рамки трех измерений.
— Я ничего не понимаю из того, о чем вы мне рассказываете.
— Ваш разум оказывает сопротивление, что вполне естественно. Постичь многомерность вселенной обычным человеческим разумом невозможно. Представьте себе, что вы живете в двух измерениях. Как будет воспринят вами пузырь, пересекающий плоскость? Точка… маленькая окружность — окружность побольше — большая окружность… точка… Наглядный пример, не правда ли? Мозг двухмерного существа свел бы трехмерный объект к системе последовательных плоскостных отображений.
— Это мне понятно, но дело не только в разуме, а в трехмерности наших тел. До меня не доходит, как такой пузырь, как я, сможет стать многомерным.
— Эта проблема давно решена теми мозгами, которые смогли это понять. От вас этого никто и не требует. Я вам сделаю инъекцию сейчас, мистер Мичер, которая даст нужный эффект. Ваш мозг перестанет сопротивляться.
Это было похоже на настоящее безумие. Вероятно, он просто-напросто гипнотизировал меня.
— Это ничего, что вы плохо подготовлены к переходу. Все пройдет как по маслу. Не бойтесь. Ощущения будут скорее приятные, чем наоборот.
Он протянул ко мне руку, сделав вид, что хочет похлопать меня по плечу, и неожиданно вогнал иглу шприца, спрятанного у него в руке, в мое левое предплечье. Жгучая боль заставила меня вскрикнуть. Я нацелил кулак ему в скулу. Он отшатнулся, а меня вдруг качнуло.
— Присядьте на кровать, мистер Мичер. Я вколол вам очень сильный наркотик. Ваши ноги не будут вас слушаться.
Мне нужно было на чем-то сконцентрировать свое расплывающееся внимание, и я остановил туманящийся взгляд на лице Растела, уравновешенном во всех пропорциях и неподвижном. А колесо уже вращалось, все ускоряясь.
Я почувствовал, что раздваиваюсь. Какая-то часть моего «я» сопротивлялась насильственным действиям. Другая часть, включившая в работу все мои мышцы, нервы, всю бурлящую кровь до последней клетки и атома, устремилась в космос. И откуда-то издалека доносился до меня голос Растела.
— Да-да, это очень сильный наркотик, мистер Мичер, — продолжал говорить он издевательским тоном. — Вам, наверное, небезынтересно было бы узнать, что одной из составных производных этого средства, изобретенного еще в прошлом веке, является никотин. Тот самый сигаретный убийца. Ваше поколение не знает, что такое — вкус табака. Но вам, наверное, попадались на глаза рекламные картинки прошлого века. Какой романтический ореол окружал курильщика. В сущности говоря, никотин вам нужен для того же самого, для чего он был нужен вашим прадедушкам. Они с его помощью расслаблялись, и ваш мозг тоже сейчас в этом нуждается. Сознанию неподготовленного человека трудно переключаться при переходе в другой мир. Не напрягайте без нужды свои мозги. Расслабьтесь.
— Вы меня жутко интригуете, — пробормотал я, сам не понимая смысла своих слов.
— Вам не понадобился бы наркотик, если бы вы занимались йогой. Вы бы сами смогли переключить свое сознание. Все будет хорошо. Не беспокойтесь ни о чем.
Я и не беспокоился. Время куда-то ушло — его больше не существовало. Я выпал из времени, в котором жил до сих пор. Остался один во всей вселенной, наедине с собой, но не было ни страха, ни тоски. Одиночество было спасением.
Я не испытал страха и тогда, когда увидел, что у меня нет больше ноги — она распалась. Потом исчезла вторая нога. Я постепенно растворялся в тумане, окружавшем меня. На меня вдруг уставилась желтоватым зрачком медная пуговица, отлетевшая от моего пиджака. Она пристально разглядывала меня, словно не понимая, что происходит с бывшим хозяином. Я вспомнил строчки из стихотворения Римбауда: «… светящиеся в темноте пуговицы твоего пальто смотрят на нас из глубины спальни, словно глаза обиженной собаки…» Потом пуговица пропала, куда-то подевался Римбауд, и наконец не стало меня.