Больше чем смерть: Сад времени. Неадертальская пла - Страница 139

139

Так прошло сто семьдесят пять лет, согласно древней священной истории.

За это время они произвели, по словам Манны Варуна, «промышленный переворот». Открыли и использовали новые свойства новых металлов, научились придавать им желаемые формы. Вскоре революционеры, гнушаясь ходить, как положено, на своих шестерых, передвигались в пыхтящих многоногих машинах, а самые ленивые даже летали в крылатых ящиках по воздуху. Так гласят древние легенды — хотя они, что греха таить, всегда немного склонны к преувеличению.

Но когда революционеры вернулись «в мир», дабы научить народ жить по своим новым правилам, всех очень удивила одна необычная вещь. Дело в том, что они проповедовали — и демонстративно практиковали на самих себе — странный принцип, который они называли «чистотой».

Большинство слушателей (опять же если верить древним хроникам) восторженно восприняло почти все нововведения. Особенно всем понравилась идея о том, что пора бы облегчить Материнство, упразднив умососание. Несправедливо, что матери обречены все пятьдесят лет детства своего отпрыска натаскивать его в истории своего народа, законах и хороших манерах. Эту рутинную работу, рассуждали они, вполне может взять на себя какой-нибудь механизм. Но настоящая революция была не в этом, а в той самой чистоте, о которой пойдет сейчас разговор.

Постичь чистоту было ужасно трудно, потому что это новшество ударяло по всем законам бытия. Получалось, что нужно было навсегда покинуть теплые грязевые купели, в которых и возникли когда-то утоды, забыть об уютных мусорных кучах и даже о грогах — охотниках за паразитами и извечных спутниках утодов.

Манна и его сподвижники доказывали на собственном примере, что вполне возможно жить и без всей этой ненужной роскоши (или «мрази», как они выражались). Чистота, по их словам, была свидетельством того прогресса, а грязь, по меркам новой эпохи, была «плохой».

Таким образом, революционеры обратили необходимость в добродетель; ведь в пустошах, где они работали вдали от грязевых болотцев и амповых деревьев, не было и намека на грязь. В такой суровой обстановке, надо полагать, и зародился их аскетизм.

Дальше — больше. Манна Варун развил свою теорию, ополчившись на древние верования утодов. В этом его поддержал его лучший и самый способный ученик по имени Гризизз. Этот Гризизз опровергал всеобщее убеждение в том, что амповые деревья вдохнули душу в младенческие тела утодов; более того — он отрицал, что стадия разложения следовала непосредственно за стадией телесной. Вернее, он не отрицал, что тело после стадии разложения обращается в грязь и таким образом возвращалось снова в ампы, но он возражал против того, что то же самое происходит и с душой. Этому он не представил доказательств, и неудивительно — ведь то была просто бредовая идея, измысленная с целью отвратить утодов от их естественного образа жизни и привычек. И тем не менее у этой идеи нашлись почитатели.

Бунтари выработали свои законы, систему дозволенного и запрещенного (все это казалось диким утодам, все еще жившим по старинке). Но со временем они набирали силу и обретали власть. Их города на пустошах сверкали по ночам ослепительными гирляндами огней. Они обрабатывали землю своими странными методами и выращивали странные же плоды.

Они меняли пол от случая к случаю, совершенно не заботясь о воспитании детей, и жили в свое удовольствие, делая еще многое-многое другое. Правда, было как-то незаметно, чтобы они стали от всего этого счастливее, — да они и не проповедовали счастье. Их больше заботили права и обязанности и различие между «плохим» и «хорошим».

Однако одно изменение бунтарей буквально сразило всех наповал. Известно, что утоды — народ весьма поэтичный, о чем свидетельствует его богатое наследие сказок, историй, песен, басен и прочего. Как раз оно и пострадало первым, когда революционеры встроили механизмы в амповое зерно и послали его высоко и далеко за небеса Его пассажиром был Манна Варун.

С незапамятных времен из амповых зерен делали лодки, в которых можно было перемещаться в менее заселенные края Дапдрофа. Но перемещение в менее заселенные миры казалось чем-то из ряда вон выходящим. Прослышав о такой возможности, даже самые консервативные умы признали, что в этой «чистоте» что-то есть.

Пятнадцать миров, вращавшихся вокруг Хоум Кластера — скопления из шести планет, — были отлично видны (каждый в свое время) и почитаемы. И ради того, чтобы посетить их, наверное, стоило отказаться от «мрази».

И ручеек спешивших в города сменился бурным потоком.

Но вскоре произошло нечто странное. Кто-то пустил слух о том, что достаточно почтенный Манна Варун выставляет себя в обществе не тем, кто он есть на самом деле. Шептались, к примеру, будто он тайком нежится в грязевой ванне. Правда ли, нет ли, но слух ширился, обратился в ком, обрастая новыми подробностями, а сам Манна Варун не мог его опровергнуть, ибо был далеко.

Многие ждали с минуты на минуту, что верный Гризизз выступит в защиту своего патрона, с негодованием отметая мерзкую сплетню. И в конце концов Гризизз действительно выступил. Запинаясь и обливаясь слезами, он подтвердил ходивший в народе слух. Манна, с его слов, был великим грешником, тираном и грязекупальщиком. У него и в помине не было всех тех добродетелей, которые он требовал от остальных. Вопреки всем усилиям, прилагаемым (в частности) его верным другом и учеником Гризиззом, Манна постепенно стал «плохим». И теперь, раз уж эта история всплыла на поверхность, нужно было принять срочные меры: прежде всего, в интересах всего народа, удалить Манну Варуна.

139