Больше чем смерть: Сад времени. Неадертальская пла - Страница 1

К оглавлению

1

Сад времени
(Пер. с англ. Н. Самариной)

Книга первая

I. Постель из красного песчаника



Уровень моря медленно, незаметно для глаза понижался последнюю тысячу лет. Море лежало поблизости, и воды его были так спокойны, что трудно было сказать, откуда на нем мелкая рябь волн: из глубин ли к берегу они двигались или, построившись у береговой линии, неспешно отправлялись к центру. Впадавшая в море река нанесла сюда горы красного песка и гальки, образуя каменистые отмели и то и дело меняя русло. А в стороне от нового русла оставались окна-заводи; их зеркальная неподвижная поверхность поблескивала на солнце.

На берегу одного из таких озерков сидел человек. Берег вокруг него был пуст и безжизнен, как кость, иссушенная солнцем.

Человек этот был высок, строен и светловолос. В чертах его даже сейчас, когда он, казалось, отдыхал, сквозила угрюмая настороженность. Вся одежда его состояла из некоего подобия скафандра, только без шлема; за спиною — ранец, где помещался запас воды, пищевые концентраты, кое-какие материалы художника и несколько звуковых блокнотов.

Вокруг шеи расположился кислородный фильтр, для краткости иногда называемый «дыхалкой». Состоял он из обруча, на котором позади шеи было прикреплено моторное устройство, а из трубки спереди лицо человека обдавал свежий воздух.

Этому одинокому Страннику по имени Эдвард Буш можно дать лет сорок. Как часто случалось в последнее время, он был мрачен.

Уже несколько лет он пребывал в состоянии, подобном полному штилю. Жизнь его потеряла всякое направление, как не направлены были воды лежавшего в двух шагах моря. Временная работа в Институте Уинлока не помогла заглушить подсознательного ощущения, что он подошел к некоему перекрестку — и остановился. Выходило так, будто все движущие им физические механизмы встали, оттого что истощились силы, приводившие их в действие.

Охватив колени руками, Буш оглядывал поверх холмов из гальки необозримое пространство моря с его мертвой зыбью. Откуда-то издалека донесся стрекот мотоциклетного мотора.

Буш обеспокоенно вскочил и поспешил к своему мольберту: он не терпел, когда его видели за работой. Однако, мельком взглянув на незавершенную картину, он невольно поморщился: работа ни к черту не годилась. И это доказало еще раз, что как художник он был человек конченый. Возможно, именно от этой мысли искал он спасения в прошлом и страшился возвращения в «настоящее».

А Хауэлс, конечно, ждет не дождется его отчета… Теперь и Хауэлс присутствовал в картине. Буш попытался изобразить исходившее от моря ощущение бесконечности и пустоты при помощи сырого листа бумаги и акварели — приходилось обходиться лишь этими скудными средствами.

За кистью тянулась расползавшаяся по сырому полоса насыщенного цвета. Буш предоставил краске полную свободу действий и через мгновение расхохотался: над угрюмой гладью моря вставало пурпурное солнце-лицо с чертами Хауэлса.

Так. А тут, у левого края листа, приземистое деревцо. И тоже кого-то напоминает… Он направил к нему кисть.

— Это ты, мама, — проговорил он. — Вот видишь, я не забыл о тебе.

Неясные черты его матери обозначились в древесной кроне. Он увенчал ее короной: отец частенько называл ее королевой — любя и иногда в шутку. Так и отец его попал в картину.

Буш отстранился немного, рассматривая акварель.

— А что, не так уж и плохо, — обратился он к туманному женскому силуэту, что маячил позади него в отдалении.

Он снова обмакнул кисть в краску и подписал акварель: «Семейный портрет». Ведь и сам он в нем присутствовал — вернее, все это находилось в нем.

Буш снял лист с мольберта, захлопнул этюдник и пихнул его в ранец. Солнце одарило его последними тусклыми лучами, прежде чем отойти ко сну за пологие холмы. Они были угрюмо пустынны, и лишь кое-где вдоль реки пробивались чахлые псилофиты. Длинные тени от них прочертили песок; однако Буш не отбрасывал тени.

Отдаленный рокот моторов — единственный звук, нарушавший великое девонийское безмолвие, — раздражал его до крайности. Уголком глаза он уловил неясное движение и невольно подскочил. Четыре костистых плавника черкнули поверхность заводи, спеша к мелководью. Существа карабкались на берег. Они забавно поворачивали головки, защищенные роговыми пластинками, — ни дать ни взять средневековый рыцарь в шлеме. Буш потянулся было к фотоаппарату, но затем передумал: он уже снимал таких.

Амфибии — по суше они передвигались на коротеньких ножках — безмятежно рыли носами ил в поисках пропитания. Когда-то, на гребне своего гения и славы, Буш использовал идею этих панцирных голов в одной из лучших своих композиций.

Стрекот моторов внезапно прекратился. Буш обозрел окрестности, для чего пришлось взобраться на ближайший галечный холм. Ничего нового не бросилось в глаза, но, похоже, дальше по берегу все же были люди.

Темноволосая Леди-Тень не исчезала, но и не приближалась. Она, как всегда, составляла какую-никакую компанию.

— Надо же — все точно по учебникам! — горько-насмешливо обратился к ней Буш. — Этот берег… эволюция… недостаток кислорода в гибнущем океане… Рыбы, разгуливающие по суше. Отец бы сейчас на моем месте не преминул произнести глубокомысленную тираду.

Ободренный звуками собственного голоса, он начал вслух декламировать (подражая отцу — тот был сам не свой до стихотворных цитат):

— «Весна… вода… Гонгула…» И все такое. Чертовски длинно все это.

1